Евфимий Малов —… Тĕплĕнрех→
О Вліяніи Еврейства На Чувашъ.
Опытъ Объясненія Нѣкоторыхъ Чувашскихъ Словъ
Протоіерея Евѳимія Малова.
Редактируя книгу В. к. Магнитскаго: Матеріалы къ объясненію старой чувашской вѣры (Казань. 1881 г.), я замѣтилъ, что нѣкоторыя слова въ чувашскомъ языкѣ остаются не объясненными, не смотря на то, что къ объясненію ихъ знатоки этого языка, или спеціалисты, прилагали усилія . Я имѣю въ виду преимущественно тѣ слова, которыми характеризуется, такъ сказать, самый религіозный культъ Чувашъ. Всякій, читавшій хотя краткіе очерки изъ быта Чувашъ, безъ сомнѣнія часто встрѣчалъ слова: Киреметь, іомзя, синзя, ирихъ и др., но филологическаго объясненія этихъ словъ не видѣлъ.
Я рѣшился, поэтому, сдѣлалъ нѣкоторую попытку къ объясненію означенныхъ словъ.
1) Киреметь.
Попытка самихъ Чувашъ и Черемисъ объяснитъ, значеніе и происхожденіе “Киремети” безъ помощи науки породила у нихъ множество легендъ, говорится въ “Матеріалахъ“ г. Магнитскаго (стр. 2). Но и самъ г. Магнитскій не даетъ объясненія этого слова, довольствуясь мнѣніями о значеніи “Киремети” г. Золотницкаго. Намъ, впрочемъ, думается , что и Н. Ив. Золотницкій такъ же не совсѣмъ точно объясняетъ это слово. Вотъ мнѣніе о киремети г. Золотницкаго . “Какъ иногда въ устахъ нѣкоторыхъ миссіонеровъ всѣ шаманскія воззрѣнія инородцевъ,—говоритъ онъ,—вмѣстѣ съ молитвенными обращеніями и жертвенными приношеніями верховному божеству и служебнымъ духамъ, обобщаются подъ названіемъ “служенія дьяволу такъ и въ сочиненіяхъ авторовъ, описывающихъ бытъ Чувашъ и Черемисъ , тоже самое именуется “поклоненіемъ киремети”, а въ болѣе подробныхъ изслѣдованіяхъ религіознаго состоянія Чувашъ безразлично употребляются или перемѣшиваются слова: “боги, духи, киремети, йирихи” и т. п. Это зависитъ, заключаетъ г. Золотницкій, частію отъ неимѣнія лингвистическихъ познаній[i], частію отъ, недостаточнаго знакомства съ основаніями “черной вѣры”, а веры, а болѣе отъ путаницы въ религіозныхъ понятіяхъ самыхъ Чувашъ, — путаницы, свойственной всякому вѣрованію, не имѣющему методически научнаго основанія”. Послѣ всего сказаннаго читатель ожидаетъ , что г. Золотницкій, на основаніи лингвистики и др. пособій, представитъ объясненіе слову киреметь, а равно и др. словамъ, Н. Ив. Золотницкій, дѣйствительно, объясняетъ эти слова, но его объясненія представляются не совсѣмъ удовлетворительными. Такъ, “слово киреметь, говоритъ онъ, сопоставляемое съ арабскими—хÿрмет—неприкосновенное, священное, и керамет—чудо, дѣлаемое святыми, у Чувашъ составляетъ имя “высшаго существа въ царствѣ злыхъ духовъ”—убитаго людьми и за то озлобленнаго на нихъ старшаго сына Верховнаго Бога (кромѣ этого у Чувашъ много другихъ легендарныхъ сказаній о происхожденіи киремети); этимъ же именемъ, съ прибавленіемъ мѣстныхъ и качественныхъ эпитетовъ, называется и все неисчислимое злобное потомство Киреметя, обитающее въ деревьяхъ и оврагахъ; тоже названіе въ переносномъ значеніи “духа” употребляется въ обращеніи и къ добрымъ духамъ— ыра киреметьсэм—״добрые киремети“! Наконецъ этимъ же самымъ словомъ называются и самыя ״мѣста поклоненія и жертвоприношеній“ киреметямъ[ii].
Н. Ив. Золотницкій, сопоставляя слово Киреметь съ арабскими хÿрмет и керамет, не представилъ изъ языка самихъ Чувашъ никакихъ аналогичныхъ словъ къ объясненію этого слова. Разнообразіе же въ значеніи слова “киреметь“ отчасти уже указываетъ на то, что коренное его значеніе затерялось; иначе не пришлось бы г. Золотницкому прибѣгать къ словамъ языка арабскаго. Въ самомъ дѣлѣ, слово “Киреметь“ для Чувашъ есть дѣйствительно слово чуждое и пришлое. Это доказывается тѣмъ, что въ чувашскомъ языкѣ мы почти не встрѣчаемъ словъ (существительныхъ именъ) съ окончаніемъ на метъ или вообще на метъ или вообзе на атъ или етъ. Извѣстныя намъ такія слова, употребляющіяся въ чувашскомъ говорѣ, — слова не чувашскія, а заимствованныя ими изъ другихъ языковъ. Такъ напр. Девлет=тивлетъ арабское слово давлятъ دَوٝلَت۫ богатство; перегет بَرَكَتْ евр. или араб. баракятъ благословеніе, изобиліе, прибыль; рахмат رَحْمَتْ араб. благодарность, спасибо; сагат араб. ساءة часы; саламатъ араб. سلامت здоровье, благополучіе, спасеніе; сехмет араб. زَحْمَت зехметъ трудъ, тягость; боль, вредъ; угет джагатайское слово اوڭوپ наставленіе, увѣщаніе; хват сила— قوّت арабск. куатъ, куватъ-куввэтъ; хот-хат араб. خط бумага; хыяматъ —арабск. قِيامَةْ кыяматъ воскресеніе, возстаніе (изъ мертвыхъ); шербетъ арабск. شربت сыта, питье лекарственное; хожахматъ названіе деревни отъ احمد حاجى Хаджи Ахмедъ. При этом нечего уже и говорить о такихъ словахъ, которыя перешли къ Чувашамъ изъ русскаго языка, съ окончаніями атъ, напр. абатъ— обѣдъ, казматъ — тюрьма и проч.
Таким образомъ чувашскому языку чужды слова съ окончаніями: матъ, метъ, атъ, етъ.
Приравнивать слово киреметь къ арабскому слову керàметъ كرامة чудо, совершаемое святыми; щедрость, милость и проч. нѣтъ основаній. Чуваши не называютъ свою киреметь чудомъ и не разсказываютъ, чтобы кто либо изъ нихъ творилъ чудеса при жизни, или по смерти, чтобы вслѣдствіе этихъ чудотвореній называть извѣстную мѣстность киреметью.
Понятіе же о посвященіи, или о заклятіи извѣстнаго мѣста въ честь божества—понятіе, придаваемое киремети, очевидно, уже не первоначальное. Поэтому слово киреметь, если и можно производить отъ еврейскаго слова харамъ חרם исключать изъ общаго употребленія, откуда херемъ (и арабское—хурметъ) будетъ заклятое имущество, то, что посвящается Господу,—но такое значеніе слв-ва Киреметь будетъ, какъ мы сказали, далеко не первоначальное.
Намъ представляется, что подъ словомъ Киреметь прежде всего слѣдуетъ разумѣть мѣстность, опредѣленную для Богослуженія. Мы думаемъ, что это слово происходитъ отъ еврейскаго כֱּרֶם (отъ כִּרַם), т. е. керемъ отъ карамъ—окружать, огораживать. Керемъ—огородъ; садъ (оливковый или виноградный Суд. 15, 5; Исх. 22, 4). Посему киреметъ כִּרֵמֵת или кереметъ כְּרֶמֶת будетъ означать мѣстность, огороженную и имѣющую деревья—садъ. На мѣстность именно указываетъ окончаніе атъ или етъ. Женскій родъ этого имени можетъ объясняться подразумѣваемымъ словомъ земля— אֶרֶץ ерецъ.
Если мы припомнимъ, что Евреи, особенно язычествующіе, совершали свое идолослуженіе въ рощахъ, или дубравахъ (אשרַת) (см. Исх. ХХХІѴ, 13 Второз. 16, 21; 2 Парал. 19, 3. 33, 3; Исаіи 27, 9. 66, 17. Сравн. Быт. XXI, 33. Второз. VII, 5; XII, 2. 3. 4 Цар. 17, 10. 11. Іезек. 20, 28 Осіи, IV, 13), то будемъ имѣть достаточное основаніе слово Киреметь производить отъ вышеозначеннаго слова керемъ כֱּרֶם. Таково, по нашему мнѣнію, первоначальное значеніе слова киреметь.
Обращая далѣе вниманіе на бытъ Чувашъ (и Черемисъ), мы можемъ замѣтить, что у нихъ киремети пріурочиваются, главнымъ образомъ, такъ же къ лѣсамъ, рощамъ, садамъ, или же, за неимѣніемъ лѣсовъ, по крайней мѣрѣ, къ одному какому либо дереву, старой березѣ, липѣ, что киремети и у Чувашъ нерѣдко обгораживаются и т. п. Все это, какъ бы напоминаетъ “и указываетъ на керемъ כֶּרֶם или киреметъ (кереметь)— כּרֶמֶת садъ.
2) Йомзя (Йомызь, Іомзя, Іомса).
Н. Ив. Золотницкій въ своемъ „Корневомъ чувашско-русскомъ Словарѣ” (стр. 17) такъ опредѣляетъ это слово: Иомысь, йомзе волхвъ, знахарь, гадальщикъ, ворожейка. Далѣе, въ приложеніяхъ къ Словарю (стр. 162 дал.), г. Золотницкій замѣтно старался филологически объяснить значеніе этого слова. Онъ высказываетъ, что слово йомызъ тождественно съ алтайскимъ словомъ камъ. “У алтайцевъ шаманъ—кам, шаманка—кам кадын. Слово кам тожественно съ чувашскимъ йомызь, йомзе, йомзя по измѣненію тюркскаго звука к въ чувашскій й; при чемъ чувашское окончаніе сь или зе, зя соотвѣтствуетъ татарскому и алтайскому чи, киргизскому ши и означаетъ лице, производящее и вообще занимающееся чѣмъ нибудь (тимирсь кузнецъ, кÿдÿсь пастухъ, сьÿлзя или сьÿзя портной и т. п.).
Сопоставляетъ еще г. Золотницкій слово йомзя съ якутскимъ ойон и съ татарскимъ кÿрезе (отъ кÿрь видѣть), но тѣмъ не менѣе слово йомзя остается мало объясненнымъ.
Читатель видитъ, что если сравнивать или говорить, что слово йомысь, йомзя тождественно съ алтайскимъ словомъ камъ, то въ этомъ тожествѣ нагляднымъ образомъ выступаетъ одна только буква м, а остальныя буквы, по какимъ то законамъ филологіи, всѣ измѣнились: к въ й, а въ о, а остальныхъ буквъ сь или зя въ словѣ кам вовсе и не было. Нѣтъ сомнѣнія, что по законамъ фонетики перемѣняются извѣстныя буквы на другія, но чтобы всѣ онѣ въ одномъ и томъ же словѣ превратились, въ другія—такого способа объясненія словъ допустить трудно. Онъ слишкомъ хитеръ для естественнаго перехода словъ отъ одного народа къ другому.
Всегда ли чувашское сь или зе отвѣчаетъ татарскому чи? Въ слѣдующихъ напр. чувашскихъ словахъ трудно придать этой частицѣ такое значеніе: Азя самецъ, инзэ затылокъ, ирзя мордва, орзя вдовецъ, шырзя бисеръ, суза ткацкій челнокъ, сумза носъ, семзе мягкій, хонзя когда, хозя купецъ, т̌авза локоть.
Всѣ эти слова—если отбросить у нихъ окончаніе зе, зя, за въ значеніи татарской частицы лица, производящаго или занимающагося чѣмъ либо, — не будутъ имѣть никакого значенія.
Нѣкоторыя слова въ чувашскомъ языкѣ, съ окончаніемъ за, зя, явно заимствованы изъ языка татарскаго, напр. таза (تازه или تازا) чистый, тараза, правильнѣе—таразу (تَرَازُو или تارازو) вѣсы, созвѣздіе вѣсовъ, ырза коробъ (ارجه), пурзя горохъ (بورچاق), кизе (كيزو) короста, болѣзнь, зараза, повѣтріе, сьÿзе портной (отъ персид. سوزن игла).
Остается въ чувашскомъ языкѣ пять словъ съ подобнымъ окончаніемъ, но и въ нихъ трудно придавать окончанію зе-зя значеніе татарской- частицы чи. Таковы напр. слова: хивзе пришивокъ, кÿрезе лопата, ирзе овчинникъ, серзи летучая мышь, синьзе тонкій.
Что касается до словъ въ чувашскомъ языкѣ, оканчивающихся на сь, то такихъ словъ въ Словарѣ Н. И Золотницкаго мы насчитали до 60. Большая часть ихъ заимствована такъ же изъ арабскаго, персидскаго, или же татарскаго языка. Окончаніе этихъ словъ сь соотвѣтствуетъ слѣдующимъ окончаніямъ упомянутыхъ языковъ: ис يس, иш يش, из يز, с ض, чь چ, ушь اوش, чи چی и даже г غ и т ط.
Таковы напр. слова: ас умъ, разумъ (حس хасс), ись дѣло (ايش), йис желтая мѣдь (چيز), йос горностай (آص), ус умъ (اوص), увыс, усь горсть (اوچ), вись конецъ (اوچ – اوش), вурсь брань (اوروش), карас сотъ меду (كراز), кась вечеръ (كيچ), кись чесотка (قچو – قيچيس), кобыс скрипка (قومز – قموز), кось глазъ (كوز), кÿдÿсь пастухъ (كتوچى – كودچى), лась хижина (لاغ ), нагас лѣнивый (ناقص), намыс стыдъ (نااموس), нигис фундаментъ (بيكز), пас иней на деревѣ (بس), пось голова (باش), пурсь перецъ (بروچ), пусь лядвея (بوت – بوط), сасъ голосъ (تت), сьымись тучный (تمز), сьусь волосъ (صاج – ساچ – جاچ), тимирсь кузнецъ (تيمورجى), тинис море (دكز), тирис навозъ (تيرس – تيروس), тос другъ (دوس – دوست), тусь видъ (توس), хавасъ желаніе (هوس), ходась мѣшечекъ (خودش), хорсь сила (خوروچ), хырсь окладъ подушный (خرچ), час скоро (تيز)[iii]. Вотъ всѣ слова, находящіяся въ чувашскомъ Словарѣ Н. Ив. Золотницкаго, съ окончаніемъ на сь, зе, зя. Изъ нихъ читатель усматриваетъ очень не много такихъ, въ которыхъ бы окончаніе сь, зе, зя соотвѣтствовало окончанію ни съ значеніемъ: художниковъ, производителей, ремесленниковъ и проч. Такихъ словъ всего только два: тимирсь кузнецъ и кÿдÿсь пастухъ, но и они собственно говоря не чувашскія, а татарскія—тимирчи (تيمورجى) и кÿтучи (كتوچى).
Слѣдовательно и чувашское словъ йомысъ—йомзя нельзя отожествлять съ словомъ кам и принимать въ этомъ словѣ окончаніе сь-зя въ значеніи частицы, или причастнаго окончанія чи.
Что же означаетъ слово йомысь? Значеніе первоначальное и коренное этого слова среди самихъ Чувашъ забылось. Поэтому, намъ думается, и затрудняются изслѣдователи языка и быта Чувашъ объяснить это слово. Они только передаютъ, какія обязанности, и при томъ въ настоящее время, выполняетъ йомзя или йомысь. По свѣдѣніямъ о Чувашахъ В. Аѳ. Сбоева іомся есть колдунъ, ворожея, мудрецъ. Іомси, добавляетъ тотъ же г. Сбоевъ, выродки древняго языческаго жречества[iv]. Такъ же точно опредѣляетъ значеніе йомзей и Н. Ив. Золотницкій. „У Чувашъ йомзями бываютъ, говоритъ онъ, какъ мущины, такъ и женщины. Чувашскіе йомзи болѣе чѣмъ лица того же званія у другихъ инородцевъ утратили своое древнее жреческое значеніе и проч.[v] Г-жа Фуксъ сообщаетъ, что іомса есть чувашскій колдунъ или попъ, и добавляетъ, что она не знаетъ какъ перевести слово іомса на русскій языкъ.[vi]
Изъ всего вышесказаннаго открывается, что съ именемъ йомысъ у Чувашъ въ настоящее время хотя всего менѣе соединяется понятіе священнаго лица, тѣмъ не менѣе, по идеѣ, чувашскій йомызь заключаетъ въ себѣ такое именно понятіе.
Сами Чуваши, имѣя нужду въ услугахъ йомызь, выражаются, обыкновенно, такъ: йомызь пыгасъ, т. е. надобно „смотрѣть йомызь”, разумѣя йодъ этимъ то, что если они отправятся къ йомзѣ, онъ „посмотритъ”… и потомъ скажетъ, что̀ ожидаетъ пришедшаго къ нему за помощію, или что долженъ дѣлать ищущій у него помощи послѣ того, какъ онъ „посмотритъ”… По этому Чуваши варажаются: „йомзе пыхторъ”, т. е. надобно сходить къ йомзѣ и „заставить йомзю посмотрить. т. е. поворожить. Говорятъ еще въ подобныхъ случаяхъ слѣдующее: йомызь солла тарасъ, т. е. надобно идти къ йомызь и „заставить покачать”. ІІршпедпш къ йомзѣ, Чуваши говорятъ: йомызь пыхса яръ! т. е. „йомызь! посмотри-ка и отпусти”!
Обыкновенно йомзи, когда приходятъ къ нимъ за совѣтами, или за помощію, смотрятъ на воду, или воскъ, качаютъ нитку съ кусочкомъ хлѣба надъ доскою[vii]. Все это показываетъ, что йомызь есть лице, открывающее судьбу другому посредствомъ ворожбы различными способами. Иомызъ чувашскій есть ворожецъ, гадатель.
Ио изслѣдователи чувашскаго быта передаютъ, что йомзи—выродки древняго языческаго жречества. Слѣдовательно, можетъ статься, что названіе йомызь и означаетъ лицо, исполняющее жреческія обязанности?
Попытаемся объяснить зпаченіе слова йомызь съ этой именно точки зрѣнія.
Если принимать йомызь за лице, исправляющее Богослужебныя обязанности, то слово или названіе йомызь легко можетъ объясняться изъ еврейскаго языка.
1) Оно можетъ объясняться произшедшимъ отъ слова עִמס гамасъ — поднимать, носить (тяжесть) заботиться; буд. время— יַעמׄס־יַעֲמׄשׂ яамосъ, причастіе עֹמס гомесъ (óмесъ)—заботящійся о комъ, пѣстунъ (сравн. псал. 68, 20. Неем. 4, 11). Очевидно, слово гóмесъ или óмесъ весьма близко подходитъ по звуку (и по значенію) къ слову йомызь.
2) Еще лучше и, кажется, вѣрнѣе объяснить можно значеніе слова йомызь отъ еврейскаго же слова עָמַד амадъ стоять; причастіе этого глагола —- עֹמֵד óмедъ (или гóмедъ) предстоящій предъ Богомъ, ходатай предъ Богомъ за народъ. Извѣстно, что въ Священномъ Писаніи предстоящими предъ Богомъ называются левиты (напр. הלְוֽים הָעֹמְדים галевійимъ гаóмедимъ Второз. 18, 7). Слово óмедъ или гóмедъ (עֹמֵד) въ смыслѣ начальника, или предстоящаго предъ Богомъ за народъ, употребляется напр. въ слѣдующихъ мѣстахъ Св. Писанія: Числ. 7, 2. Іерем. 18, 20. Дан. 8. 17.
И слово óмедъ или гомедъ (съ умягченіемъ послѣдняго слога едъ въ етъ) близко по звуку къ слову йомызь, не говоря уже о значеніи. Что йомзи предстоятъ (пли стоятъ впереди) во время молитвословій, это уже извѣстно[viii]. И во множественномъ числѣ слово עֹמְדֽים óмедим (съ глухимъ окончаніемъ послѣдней буквы) очень близко подходитъ къ слову йомзи[ix].
3) Менѣе вѣроятно слово йомызъ можетъ быть объяснено отъ еврейскаго слова חָמֵש хамешъ пять; חֳמִשֹֽים хамиш-шимъ пятидесятиначальники (Сравн. Исход. 18, 21). Не лишне при этомъ сказать, что г-жа Фуксъ, описывая чувашское моленіе или жертвоприношеніе, передаетъ, что старики (іомзы) встали впередъ, а прочіе встали въ порядокъ, человѣкъ по 30 (а можетъ быть и по 50?) рядами и проч.[x] Извѣстно также, что въ VI и VII ревизіяхъ упоминается о черемисскихъ сотняхъ и пятисоткахъ[xi].
Такимъ образомъ подъ словомъ йомызъ слѣдуетъ, по нашему мнѣнію, разумѣть учителя, предстоятеля въ молитвахъ, ходатая за народъ предъ Богомъ. Таково первоначальное, коренное значеніе этого слова, уясняемое еврейскими словами: עָמַס амасъ носить тяжесть и עָמַד амадъ стоять.
Слово йомызъ нѣтъ надобности производить отъ турецкаго слова پوم اتمك юмъ итмекъ предсказать дурное; потому что йомзи предсказываютъ не одно дурное (слово پوم юмъ значитъ дурное предзнаменованіе). Равнымъ образомъ нѣтъ надобности производить это слово отъ арабскаго— جمع اتمك джамгъ итмекъ собрать, соединить; потому что у самихъ мухаммеданъ муллы не называются собирателями. Если производить слово йомзя отъ группы языковъ тюркско-татарскихъ, то скорѣе его можно производить отъ персидскаго слова آموز амуз учитель; образованный; учащій, отъ персидскаго слова آموزيران учиться, учить[xii]. Впрочемъ это персидское слово одинаково съ еврейскимъ עָמַס амасъ осу носить тяжесть, заботиться, отсюда— עֹמֵס óмесъ пѣстунъ, учитель.
3) Ирихъ (Йирихъ).
Не мало затрудненій встрѣчали изслѣдователи чувашскаго быта и при объясненіи слова ирихъ.
Такъ В. Аѳ. Сбоевъ называетъ „ирихъ божествомъ, насылающимъ на людей разныя наружныя болѣзни, какъ-то: оспу, корь, чирья, коросты, глазную боль и проч. Кого постигаетъ одна изъ такихъ болѣзней, тотъ долженъ принести ириху въ жертву гороховой кисель и нѣсколько ягнятъ по назначенію іомси. У одного изъ ягнятъ отнимаютъ голову и кладутъ ее въ особый кузовъ, который обыкновенно вѣшается въ углу амбара, украшается разными вѣтвями, блесками и мелкими серебряными деньгами, и который называется также ирихомъ и служитъ предохранительнымъ средствомъ отъ вышеупомянутыхъ болѣзней”[xiii]. Въ другомъ мѣстѣ своего сочиненія г. Сбоевъ говоритъ что, „йирихи были просто кадки или кузовъя, поставлявшіеся въ углу анбаровъ и наполнявшіеся костями принесенныхъ въ жертву животныхъ”[xiv].
Г-жа Фуксъ Богомъ-ирихомъ считаетъ кусочекъ олова, привѣшанный къ рябиновой вѣткѣ, которую всякій годъ мѣняютъ, а стараго ириха съ вѣткою бросаютъ въ рѣку.[xv] Въ другомъ мѣстѣ своего сочиненія г-жа Фуксъ такъ дополняетъ описаніе ириха: „ирихъ, говоритъ она, не простой кусочекъ олова, но маленькій идолъ, съ руками, ногами, глазами и величиною въ вершокъ. Ириха всегда ставятъ въ клѣтяхъ, молятся ему и приносятъ жертвы. Рябиновую или шиповную вѣтку, на которой виситъ ирихъ, всякой годъ перемѣняютъ, бросая старую въ воду, а самъ ирихъ всегда остается[xvi].
Напротивъ того К. Ф. Фуксъ, въ своихъ отвѣтахъ г-жѣ Фуксъ, говоритъ, что „Чуваши пе идолопоклонники. У нихъ нѣтъ идоловъ и ничего такого, чему бы они молились. Ихъ ирихь, или вѣточки, связанныя изъ рябины, въ каждомъ домѣ надъ дверьми находящіяся, служатъ имъ для удаленія недоброжелательнаго духа, вредящаго, какъ они думаютъ, достиженію супружеской цѣли”[xvii].
По словамъ Палласа и Георги йирихъ есть пучекъ вѣтвей шиповника, на который привѣшивается кусочекъ олова[xviii].
Наконецъ Н. Ив. Золотницкій въ своей замѣткѣ „о жертвенныхъ приношеніяхъ Чувашъ”[xix] такъ опредѣляетъ слово ирихъ. „Словомъ йирихъ, имѣющимъ настоящее зпаченіе „посвященія (?), у Чувашъ означается и предмета посвященія, и мѣсто посвященія (приношенія), и жилище того духа, которому дѣлается посвященіе, это же слово составляетъ общее именованіе и самихъ духовъ, которые притомъ имѣютъ частныя названія по своимъ свойствамъ, по качеству мѣстности, по имени селенія или владѣльца усадьбы, по именамъ христіанскихъ и мухаммеданскихъ святыхъ и даже по именамъ древнихъ властителей. Духи эти не только переходятъ вмѣстѣ со своими жилищами при перемѣщеніи послѣднихъ, но и размножаются, подобно киремети, посредствомъ отдѣленія частей отъ ихъ жилищъ” и проч. [xx]
Достаточно однихъ этихъ словъ г. Золотницкаго,—который хотѣлъ, кажется, такими словами дать полное опредѣленіе ириха,—чтобы видѣть, что йирихъ имъ опредѣляется здѣсь такъ же, какъ и киреметь. Но, безъ сомнѣнія, между этими двумя словами и понятіями, въ нихъ заключающимися, существуетъ различіе.
Намъ представляется, что слово ирихъ потому и получило у изслѣдователей быта Чувашъ различное объясненіе, что оно не чувашское. А потому, не смотря на всѣ приведенныя объясненія, слово ирихъ остается необъясненнымъ. Въ самомъ дѣлѣ, что же такое ирихъ? Кузовъ, или кусочекъ олова? Предметъ или мѣсто „посвященія”, или же духъ?
Ни одинъ изъ изслѣдователей чувашскаго религіознаго и домашняго быта, сколько намъ извѣстно, не обратилъ вниманія на филологическое значеніе этого слова. Чуваши не ирихомъ, а иначе называютъ кузовъ и кусокъ олова.
Г. Золотницкій представляетъ въ своемъ „Корневомъ чувашско-русскомъ Словарѣ“ (Казань. 1875 г. стр. 150) попытку объясненія этого чувашскаго слова, но это объясненіе страдаетъ искуственностію. „На йирихъ или йырыхъ, какъ по существу его, такъ въ особенности по названію, нельзя смотрѣть какъ на божество, хотя бы низшаго разряда, говоритъ г. Золотницкій. Правда,—продолжаетъ онъ,—въ нѣкоторой степени йирихъ намекаетъ на домашній фетишъ, т. е. идола, но имѣетъ настоящее значеніе „посвященія”: такъ у минусинскихъ татаръ добрые духи ѣздятъ на изыкахъ—посвященныхъ имъ лошадяхъ, у алтайцевъ ійикъ—животное, посвященное на жертву и у якутъ слово итыкъ значитъ: чтимый, священный, посвященный, а извѣстно, что тюркскіе звуки з, і, й и якутскій т переходятъ въ чувашскій р, а к—въ х; корнемъ же этаго слова слѣдуетъ признать тюркскій глаголъ—із, кондом.— ыс, алтайс.—ій, якут.—ыт и чувашскій—йаръ (яр) „посылать”. Что бы видѣть нагляднѣе искуственность объясненія слова йирихъ г. Золотницкимъ, приводимъ его таблицу измѣненія звуковъ въ этомъ словѣ. [xxi]
у Чувашъ йирих, отъ — йар
— Чувашъ из Татаръ йырых — йар
— Минусик. Татаръ изык — из
— Алтайцевъ ійік — ій
— Якутъ ытык — ыт
Но читатель можетъ значительно только удивляться переходамъ звуковъ представленнаго примѣра, но вся эта игра звуковъ мало, по нашему мнѣнію, убѣждаетъ читателя въ томъ, какимъ образомъ отъ корня, положимъ, яр пошли, выходитъ посвященіе—йирих[xxii].
Слово ирихъ (йирихъ), по нашему мнѣнію, имѣетъ совершенно иное значеніе.
Я произвожу это слово отъ еврейскаго יָרַק яракъ—прозябать, произрастать, отсюда יָרַק яракъ —молодая зелень, а также יֶרֶק ерекъ—зелень. Послѣднее слово особенно указываетъ на ирихъ—ирикъ. Въ Библіи слово יֶרֶק ерекъ употребляется, когда говорится о зелени (Псал. 36, 2. Быт. 9, 3. Исх. 10, 15. Сравн. יָרוק ярокъ зелень, мурава. Іов. 39, 8). Такимъ образомъ слово йирихъ есть еврейское.
Обращая вниманіе на подробности чувашскаго и особенно черемисскаго языческаго жертвоприношенія, мы видимъ, что зелень, или вѣтки древеспыя имѣютъ здѣсь немаловажное значеніе. Въ этомъ отношеніи изслѣдователи религіознаго быта Чувашъ, наблюдая и описывая жертвоприношенія, мало обратили вниманія на „вѣтки деревъ”. Но мы находимъ интересныя подробности въ брошурѣ С. К. Кузнецова: „Четыре дня у Черемисъ во время Сурэма“ (Спб. 1879 г.). Такъ, предъ назначеннымъ въ жертву жеребенкомъ, привязаннымъ къ колу, была воткнута березовая вѣтка; липовая вѣтка, въ аршинъ съ небольшимъ длины, была положена близь священнаго дерева, перевязаннаго лыкомъ, вмѣстѣ съ другими вещами; заправлявшій языческимъ жертвоприношеніемъ черемисинъ Максимъ бралъ вѣтку въ руки, когда приступалъ къ произнесенію молитвы; вѣткой же Максимъ показывалъ на предметы, которые приносились, какъ жертва, Богу; Максимъ обрѣзывалъ конецъ липовой вѣтки и гадалъ о благополучіи или счастіи; съ вѣткой въ рукахъ онъ обходилъ дерево, прикасался ко всѣмъ посудинамъ, начиная съ корыта. С. К. Кузнецовъ представляетъ подробное описаніе вѣтки, или итты, какъ она называется у Черемисъ. Необходимая принадлежность языческаго богослуженія Черемисъ при жертвоприношеніи въ день сюрэма есть итты. Не касаясь этимологіи этого слова, которой мы не можемъ объяснить, говоритъ г. Кузнецовъ, скажемъ нѣсколько словъ о томъ, па чтó онъ употребляется”.
„И́тты это бываетъ трехъ родовъ:
а) ни-и́ттыже „липовое итты, потому что въ составъ его входитъ лыко и липовая вѣтка;
б) Коэ́-и́ттыже „березовое итты, потому что въ составъ его входитъ березовая вѣтка;
с) Ког-и́ттыже—еловое итты, потому что снабжается еловой вѣткой.
Составныя части каждаго и́тты слѣдующія:
1) Ни—лыко, испещренное по корѣ нарѣзками…. Когда утромъ въ день сюрэма колется скотъ, первая струя крови направляется на лыко и смачиваетъ его съ обѣихъ сторонъ.. . этимъ лыкомъ жрецъ обвязываетъ священное дерево вокругъ ствола (на высотѣ 4—5 четвертей)…
2) Нарча́—бляха, подвѣска свинцовая, подвязываемая къ коротенькому лычку…
3) Воштырь—вѣтка съ листьями.—Она бываетъ трехъ родовъ: липовая, березовая и еловая. Вѣтка выбирается такая, которая раздѣлялась бы четверти за 1½, до вершины надвое, образуя такимъ образомъ вилку—санскъ, почему самая вѣтка называется также санекъ-воштыръ,—съ развилиной вѣтка. Съ этой вѣткой въ рукахъ кугузя (жрецъ) начинаетъ молитву, послѣ того какъ мясо сварилось и поставлено уже у подножія священнаго дерева… Прочитавъ молитву, жрецъ приступаетъ при помощи этой вѣтки къ ворожбѣ… Тщательно обровнявъ конецъ вѣтки, кугузя осторожно срѣзаетъ полосу воры, длиною до 1½, вершка—
4) турэжъ—смотритъ, куда и какъ она упадетъ: на право или на лѣво, бѣлой или темной стороной вверхъ, причемъ правая рука и бѣлая сторона считаются благопріятнымъ знакомъ…
5) Ружа-ки́ндэ — кусокъ ржанаго хлѣба….
Итты остается на деревѣ до другаго сюрэма, когда его срѣзаютъ и бросаютъ въ огонь. Въ этотъ промежутокъ никто пе смѣетъ прикасаться въ нему…. Словомъ, заключаетъ г. Кузнецовъ, это предметъ такой же святости, какъ у Вотяковъ мудоръ, у Чувашъ йирихъ, съ которыми онъ имѣетъ нѣкоторое сходство”[1].
Всѣ эти подробности, которыми мы обязаны С. К. Кузнецову, показываютъ, что вѣтви древесныя имѣютъ при языческомъ черемисскомъ жертвоприношеніи во время сюрэма весьма важное значеніе. Но замѣчательно, что и г. Кузнецовъ не касается этимологіи слова ѝтты, сказавши, что онъ не можетъ объяснить ее. Слово ѝтты, хотя и имѣетъ, по вышеприведеннымъ примѣрамъ Н. Ив. Золотницкаго, сходство съ итыкъ, или ійикъ, но принимать эти слова за одинаковыя по значенію очевидно нельзя: одно изъ этихъ словъ означаетъ животнаго, посвященнаго въ жертву, а другое— означаетъ часть дерева—вѣтку.
Намъ представляется, что слово ѝтты есть прямое указаніе вообще на названіе дерева въ еврейскомъ .языкѣ, т. е. указаніе на слово еврейское עֵץ эцъ, (этсъ), множ. עֲצִים ацимъ дерево, часто въ собирательномъ смыслѣ—деревья, лѣсъ.
Что дѣйствительно слово ѝтты еврейскаго происхожденія, на это указываютъ и другія подробности или составныя части ѝтты. Напр. турэжъ несомнѣнно происходить отъ еврейскаго טָרַף тарафъ рвать, драть, отсюда טָרָף тарафъ свѣжій, только что сорванный (листъ) Быт. 8, 11; или טֶרֶף терефъ свѣжая вѣтвь, только что оторванная (Сравн. Іезек. 17, 9.).
Далѣе, священное дерево, украшенное этимъ ѝтты (вѣткою), г-жа Фуксъ называетъ ана-пу[2]. „Очень можетъ быть, говоритъ г. Кузнецовъ, что ана̀ значитъ „святой”, но наши Черемисы не знаютъ этого слова и дерево зовутъ юмонъ-пу, дерево Юмы, Божье дерево[3]. Но слово ана-пу,— вотораго не знаютъ наши Черемисы и которое г. Кузнецовъ принимаетъ, предположительно, въ значеніи „святаго” дерева (?),—также еврейское, образовавшееся изъ עֲכגַף עֵצ־עֵבות анафъ-эцъ аботъ =ана (фъ эцъ) або (тъ) =ана-пу, что значитъ вѣтвь или вѣтви деревъ вѣтвистыхъ (широколиственныхъ) Лев. 23, 40. Сравн. Неем. 8, 15.[4].
По всей вѣроятности и чувашское йирихь (ерекъ יֶרֶק зелень) и черемисское ѝтты —деревья עֵץ множ. עֲצִים эцъ-ацимъ) и ана-пу вѣтви широколиственныхъ деревъ указываютъ на Еврейскій праздникъ Кущей (תַג חַסםֻּכּו֗ח חֲג הַאָםִיִף).
Въ теченіи семи дней праздника кущей каждый израильтянинъ долженъ былъ жить въ кущѣ, которая устроялась изъ живыхъ вѣтвей плодовыхъ деревьевъ и вербъ рѣчныхъ и располагалась на дворахъ, кровляхъ, улицахъ и площадяхъ. Это должно было служить воспоминаніемъ о тѣхъ кущахъ, въ которыхъ жили израильтяне послѣ изшествія своего изъ Египта (Лев. 23, 34—36. 39—43. Неем. 8, 15 и дал.). Число праздничныхъ жертвъ, ежедневно приносившихся въ теченіе праздника, было богаче, чѣмъ во всякій другой годовой праздникъ (Числ. 29, 12—34. 35—38. Сравн. Второз. XVI, 14—15. Исх. XXIII, 16). Талмудисты увѣряютъ, что подъ вѣтвями, изъ которыхъ повелѣвалось строить кущи, разумѣется пукъ вѣтвей, который каждый израильтянинъ долженъ былъ носить въ рукахъ во время праздника кущей[5].
По сообщенію С. К. Кузнецова Черемисы во время весны (во время Петрова поста) поселяются въ шалашахъ (черем. кудо̀), а Вотяки—въ чумахъ. У черемисъ въ кудо на столбѣ втыкается березовая вѣтка, равнымъ образомъ вѣтки хранятся и у Вотяковъ въ чумахъ рядомъ съ жертвенными чашечками.
Важную также подробность, въ этомъ отношеніи, передаетъ г-жа Фуксъ. „Ѝтты, по ея словамъ, состоитъ изъ ели, липы, черной смородины, калины и земляпики съ ягодами, и каждый годъ въ ихъ (черемисъ) праздникъ сурэмъ (29 іюня) эти вѣтки перемѣняются на свѣжія… Каждый молельщикъ (изъ Черемисъ) при поклонахъ держитъ въ рукѣ липовую вѣтку, а по окончаніи молитвы главный жрецъ наотмашь разрѣзываегь ее въ кусочки и проч.[6].
Какъ бы то пи было вѣтви древесныя, въ этомъ случаѣ, для Евреевъ имѣли религіозное значеніе, съ ними соединялись и воспоминанія историческія. Не удивительно, что слѣды этихъ воспоминаній сохранились у нашихъ инородцевъ, напр. Чувашъ и Черемисъ въ названіяхъ йирихъ, и ѝтты, потерявшихъ для нихъ коренное свое значеніе. Впрочемъ, йирихъ и ѝтты сохраняютъ свое религіозное значеніе; это видно изъ того, что у Черемисъ ѝтты употребляется при жертвоприношеніяхъ, а у Чувашъ—йирихъ или вѣтки дерева священнаго, или изъ киремети, сохраняются какъ святыня въ домахъ, раздаются или отдѣляются членамъ семьи, напр. дочерямъ, при выходѣ ихъ изъ дома родительскаго и проч., наконецъ къ вѣткамъ, какъ святынѣ, Чуваши прибѣгаютъ въ случаѣ различныхъ болѣзней[7].
Прежде чѣмъ перейти къ объясненію послѣдняго чувашскаго слова, именно слова „синзя”, я, въ виду всего вышеизложеннаго, думаю высказать еще свое мнѣніе о словѣ черемисскомъ „картъ”.
Съ именемъ карта у Черемисъ соединяется понятіе о лицѣ, участвующемъ въ совершеніи жертвоприношеній. Слово „картъ” принято объяснять отъ татарскаго слова картъ قارت сѣдой, какъ снѣгъ, старикъ, старецъ. Но какимъ образомъ Черемисы придали своему человѣку, отправляющему у нихъ жреческія обязанности, татарское названіе и притомъ такое, какимъ не называются подобныя лица у татаръ— мухаммеданъ? Подобныхъ лицъ, какъ извѣстно, татары называютъ муллами, имамами, муэззинами, и т. п., но не картами. Притомъ карты у Черемисъ не всегда старцы; бываютъ карты среднихъ лѣтъ. Все это приводитъ насъ къ мысли, что черемисскіе карты получили свое названіе не отъ татарскаго слова قارت старикъ, или старецъ, а отъ еврейскаго слова כָּרַת каратъ отрѣзыватъ, срѣзать лозу (Числ. 13, 23); срубить дерево; посему отъ причастія этого глагола כֹּרֵַת коретъ очень справедливо будетъ производить названіе картъ. При томъ евр. слово каратъ совмѣщаетъ въ себѣ и понятіе о дѣйствіи жертвоприношенія: выраженіе напр. библейское כָּרֺת בְּרִית каротъ беритъ означаетъ заключить союзъ (по обряду разсѣченія при этомъ жертвеннаго скота. Сравн. Быт. 15, 10. Іерем. 34, 18). Въ чувашскомъ языкѣ слово карт сохранило свое настоящее еврейское значеніе: зарубать; зарубка; отсюда картъ тувасъ замѣчать[8].
4) Синзя.
Столь же мало поддавалось объясненію изслѣдователей быта и языка Чувашъ, какъ вышеуказанныя слова, и слово синзя. По увѣренію В. Е. Магнитскаго синзя у Черемисъ извѣстно подъ именемъ синкса, а по словамъ г-жи Фуксъ чувашское моленіе—синзя Черемисы называютъ сурэмъ или шурэмъ. [9]
Но что за слово чувашское синзя, и что за слово сюрэмъ?
Слово синзя производили отъ чувашскаго сине новый, а окончаніе этого слова-зе, или зя считали татарскимъ словомъ јай, джай ياى خاى лѣто, и такимъ образомъ слову сьинзе придавали значеніе новаго лѣта.[10] Очевидно, что окончанію зе не приходилось здѣсь придавать значенія татарскаго ни, какъ въ словѣ іомзя. Другіе подъ именемъ синзя разумѣютъ „новину”—новый хлѣбъ; еще иные подъ этимъ именемъ разумѣютъ время цвѣтепія ржи[11].
Все это показываетъ, что слово синзя необъяснимо изъ языка чувашскаго, потому что новое лѣто, новина и время цвѣтенія ржи, очевидно, берутся только по аналогіи, или синхронистически, такъ сказать, съ празднованіемъ сьинзе или синзя.
Слово синзя признается чувашами за одно слово, а потому и переводить слово синзя „новымъ лѣтомъ”, или „встрѣчею новаго лѣта”, нѣтъ основанія: каждый языкъ заимствуетъ слова изъ другаго языка, но всего менѣе составляетъ изъ нихъ смѣсь, такъ что бы въ одномъ словѣ половина слова была народная, а другая —чуждая—иностранная.
Представляемъ попытку къ объясненію и этого слова изъ языка Еврейскаго. Слово синзя указываетъ, по всей вѣроятности, на Еврейское слово: сансанъ סַןְסֵן пальмовая вѣтвь (Пѣсн. Пѣсн. 7, 9).
Интересно сопоставить Еврейское слово сансанъ סַןְסֵן пальмовая вѣтвь съ турецкимъ санджанъ— سنجان. Очевидно, это одно и тоже слово, но въ турецкомъ языкѣ оно получило нѣсколько иное значеніе— سنجان колючій кустарникъ, но что это слово не чисто турецкое, это объясняется тѣмъ, что санджанъ иначе называется اغاجى موس Муса агачи, т. е. Моисеевымъ деревомъ.
Очевидно, трудно съ несомнѣнностію указать, изъ какого Еврейскаго слова выродилось слово „синзя”, но что оно Еврейскаго происхожденія, на это указываютъ другія черты этого чувашскаго праздника. Параллельное названіе этого праздника у Черемисъ—сурэмъ также остается не извѣстнымъ пока. Мы не принимаемъ во вниманіе слово синкса; кажется оно есть небольшое искаженіе слова синзя. Что касается до слова сюрэмъ или шурэмъ, то въ немъ мы можемъ усматривать указаніе на Еврейское слово сиръ סׅיר (котелъ, горшокъ; множ. сиротъ סׅירית) множ. сиримъ סׅירים — близкое къ слову сюрэмъ—терновники (Сравн. Исход. 16, 3. Іерем. 1, 13. Псал. 58, 10). Далѣе, принимая во вниманіе, главнымъ образомъ, время, въ которое празднуется синзе и то обстоятельство, что отличительный характеръ синзя есть отдыхъ, покой или недѣланіе, почему нѣкоторые даже слову синзя давали значеніе „недѣловой поры“[12], мы не безъ основанія предполагаемъ, что слово синзя указываетъ, какъ йирихъ и ѝтты, на праздникъ кущей. Праздникъ кущей продолжался семь дней, отъ 15 до 21 числа 7-го мѣсяца и въ первый день сопровождался субботнимъ покоемъ и священнымъ собраніемъ, а въ остальные дни—только праздничными жертвами, обильно приносившимися при святилищѣ. Въ день осьмой, или въ отданіе праздника, также наблюдался субботній покой (Лев. 23, 34— 36. 39).
Въ первый день праздника очень рано по утру собираются въ синагогу для пѣнія и молитвъ; и когда уставщикъ доходитъ до молитвы: „Господи! даруй миръ!” и проч., тогда старѣйшій изъ Евреевъ, взявъ въ правую руку пукъ изъ вѣтвей пальмовыхъ, финиковыхъ и ивовыхъ, а въ лѣвую— одно, такъ называемое райское яблоко, говоритъ: „Благословенъ Ты, Господи Боже нашъ, Господь міра, освятившій насъ своими заповѣдями, и повелѣвшій намъ носить пальмовый пукъ“[13]. Произнесши молитву, старѣйшій изъ Евреевъ весьма сильно потрясаетъ пукомъ, во исполненіе того, что сказано въ псалмѣ: тогда возрадуются вся древа дубравная (Псал. ХСѴ, 12). Послѣ этого двигаетъ пукомъ впередъ трижды къ востоку, трижды къ югу, трижды (не оборачиваясь назадъ) къ западу, трижды къ сѣверу, наконецъ трижды и вверхъ и внизъ. За симъ потрясеніемъ читаютъ молитвы, и еще нѣсколько разъ потрясаютъ; потомъ вынимаютъ изъ хранилища двѣ книги закона для прочтенія того, что относится къ празднику; одну изъ нихъ кладутъ на налой и обходятъ вокругъ пего 7-мь разъ съ пукомъ, который потомъ кладутъ вмѣстѣ съ книгой въ хранилище[14].
Изъ другихъ подробностей, указывающихъ на то, что праздникъ синзя имѣетъ сходство съ Еврейскимъ праздникомъ кущей, можно упомянуть о томъ, что только однимъ мужчинамъ повелѣвалось въ праздникъ кущей являться предъ лице Господа (Сравн. Второз. 16, 16), равнымъ образомъ во время синзе на моленіе въ лѣсъ ходятъ только одни мужчины[15], предварительно омывшись въ банѣ и надѣвши бѣлыя рубашки.
Эти подробности даютъ намъ видѣть нѣкоторое сходство праздника чувашскаго „синзя” и черемисскаго „сюрэмъ” съ Еврейскимъ праздникомъ кущей.
Этимъ мы заканчиваемъ свою попытку объясненія словъ „Киреметь, Іомысь, Ирихъ и Синзя”. Думаемъ, что мы представили убѣдительныя доказательства на то, что слова эти Еврейскія. Киреметь כִּרֶמֶת, іомысь עֹמֵס, ирихъ יׅרֶק и синзя סִןְסַן.
Но, разумѣется, чтобы еще болѣе утвердить мнѣніе о еврейскомъ происхожденіи упомянутыхъ словъ, мы должны были бы высказать нѣсколько словъ о томъ, какимъ путемъ и даже, если возможно, когда означенныя слова перешли отъ Евреевъ къ Чувашамъ?
1) Что упомянутыя слова не чувашскія, это подтверждается отчасти тѣмъ, что ни сами Чуваши, ни знатоки чувашскаго языка пе знали кореннаго значенія этихъ словъ. Но что они Еврейскія, это мы доказали въ достаточной, надѣемся, степени и одинаковостью звуковою этихъ словъ съ соотвѣтственными имъ Еврейскими и особенно значеніемъ ихъ и тѣми подробностями, которыми характеризуются эти слова въ религіозномъ бытѣ Чувашъ.
2) Что же касается до эпохи, когда эти слова перешли отъ Евреевъ къ Чувашамъ и самаго пути, какимъ они переходили или усвоены Чувашами,—то опредѣлить эту эпоху и этотъ путь очень трудно. Здѣсь могутъ имѣть мѣсто слѣдующія предположенія:
а) По всей вѣроятности Чуваши заимствовали эти слова въ то время, когда на низовьяхъ Волги жили Хазары, исповѣдывавшіе Еврейскую вѣру.
б) По всей вѣроятности миссіонеры Еврейскіе или учители (гомесъ עֹמֵס, עֹמֵסִיס) только положили было начало своей миссіи между Чувашами и должны были прекратить свои дѣйствія среди Чувашъ, вслѣдствіе какихъ либо политическихъ переворотовъ въ тогдашнее время. Этимъ, т. е. кратковременнымъ вліяніемъ на Чувашъ Евреевъ и можно себѣ объяснить то, что вліяніе это очень не значительно; оно сохранилось только въ нѣкоторыхъ словахъ, характеризующихъ религіозный культъ Чувашъ, и въ жалкихъ остаткахъ нѣкоторыхъ жертвенныхъ обрядовъ.
с) Довольно вѣроятно и то, что вліяніе Еврейское на Чувашъ совершилось до усиленія мухаммеданства и, быть можетъ, до самаго возникновенія его въ странахъ приволжскихъ. Иначе, при ближайшемъ родствѣ чувашскаго языка съ татарскимъ, Чуваши скорѣе бы подпали вліянію мухаммеданства. А теперь, не смотря на близкое родство языка чувашскаго съ татарскимъ, мы видимъ въ религіи Чувашъ замѣтный элементъ Еврейства, тогда какъ вліянія мухаммеданства вовсе не замѣтно. Правда, что элементъ и Еврейскій очень не значителенъ, напр. въ молитвахъ, собранныхъ В. К. Магнитскимъ, положительно не видно вліянія Еврейскихъ молитвъ, но бытъ можетъ нѣкоторые слѣды этого вліянія откроются еще, когда на это будетъ обращено вниманіе этнографовъ. Съ своей стороны мы прибавимъ, что въ чувашскомъ языкѣ мы нашли еще нѣсколько словъ Еврейскаго происхожденія. Таковы:
1) силыхъ (сьылыхъ см. Корневой чувашско-русскій Словарь Н. Ив. Золотницкаго. Казань. 1875 г. стр. 67) грѣхъ. Въ Еврейскомъ языкѣ есть слово селиха (סְלַיחָח) прощеніе, отпущеніе вины (см. Псал. 130,4), отъ глагола салахъ (סָלָח) уравнивать, сглаживать; прощать грѣхъ кому (Іерем. 31, 33; I Цар. 8, 50). Чувашское сьылыхъ, такимъ образомъ, несомнѣнно Еврейскаго происхожденія, хотя ему придано нѣсколько иное значеніе, по ошибкѣ, быть можетъ, собирателей чувашскихъ словъ, или же по др. какимъ либо причинамъ.
2) Кебэ судьба, рокъ, предопредѣленіе; духъ, управляющій судьбами человѣческаго рода (см. Корневой чувашско-русск. Словарь, стр. 33). Это слово, какъ мнѣ представляется, происходитъ отъ Еврейскаго кокабъ (כּוֹכָב) звѣзда. Здѣсь первый слогъ ко, какъ произносимый въ глубинѣ гортапи, мало слышится, а потому ясно, выступаетъ въ произношеніи слогъ послѣдній кокабъ. Что звѣзда въ вѣрованіяхъ древнихъ народовъ служитъ символомъ счастія, указателемъ судьбы, объ этомъ нѣтъ надобности и распространяться. Не лишнимъ считаю добавить только, что кебэ у Чувашъ и Черемисъ считается Богомъ, управляющимъ судьбами человѣческаго рода[16], но извѣстно, что, по словамъ пророка Амоса (5, 26), слово כוכב кокабъ служитъ названіемъ божества.
3) Названіе Бога у Чувашъ Тор (см. Корн. Чувашско-рус. Словарь, стр. 84 и 142 и дал.), кажется, указываетъ на халдейское слово (חּוֺר) Тор быкъ, волъ (Дан. 4, 22. Іезек. 6, 9). При этомъ слѣдуетъ имѣть въ виду то, что сами Евреи покланялись тельцу, что Чуваши особенно приносятъ въ жертву часто быка.
4) Шуматъ-(конъ) суббота, очевидно Еврейское слово шаббатъ (שַבּת) празднованіе отъ занятій, седьмой день недѣли, суббота (Исх. 16, 23. Числ. 28, 10 и др.). По поводу этого слова Н. Ив. Золотницкій, въ своемъ Словарѣ (стр. 108. 109), говоритъ, что шуматъ, по измѣненію звуковъ с въ ш и б = п въ м, есть буквально суббота, и добавляетъ: Чуваши были въ подчиненіи хазарскихъ хановъ, исповѣдывавшихъ Еврейскую вѣру, поэтому у Чувашъ, до подчиненія мохаммеданамъ, недѣльнымъ днемъ могла быть суббота.
5) Перегеть изобиліе, прибыль (см. Словарь Н. И. Золотницкаго, стр 47). Лучше всего объяснять это слово отъ Еврейскаго баракъ (בּרְךְ) преклонять колѣна, особливо для молитвы (Псал. 95, 6), благословлять, отсюда: берака́, биркатъ (בְרָכה въ сопряженіи בִרכת) благословеніе, благодать, счастье (Быт. 27, 41. Іов. 29, 13. Притч. 10, 22. 2 Цар. 18, 31 и др ).
6) Обращаетъ на себя еще вниманіе слово чукъ. Николай Ивановичъ г. Золотницкій въ своемъ Корневомъ чувашско-русскомъ Словарѣ (стр. 218 и дал.) говоритъ, что чукъ есть корень слова чуклемэ (чукъ, черем. чокъ, цокъ), употребляемаго въ смыслѣ „жертва”. Далѣе онъ упоминаетъ, что у шаманствующихъ алтайцевъ чокъ есть восклицаніе во время жертвеннаго кропленія на идоловъ, что Чуваши также приносятъ въ жертву животныхъ, что собственно и называется чуклэсъ; но для такихъ жертвоприношеній у нихъ нѣтъ опредѣленнаго срока и совершаются они только для умилостивленія гнѣвныхъ божествъ и киреметей въ случаѣ постигшихъ болѣзней и несчастій. Между тѣмъ какъ у народа осѣдлаго и земледѣльческаго, у Чувашъ, равно какъ у Черемисъ и Вотяковъ, естественно возникла потребность обращаться къ Божеству съ мольбою о изобиліи плодовъ земныхъ и приносить отъ нихъ благодарственную жертву. Срокъ для такихъ жертвоприношеній опредѣлился самъ собою: мѣсяцъ, слѣдующій за окончаніемъ полевыхъ работъ и собраніемъ плодовъ въ житницы, у Чувашъ получилъ названіе Чуг-ойыхъ—мѣсяца благодарственныхъ и просительныхъ жертвъ (онъ начинается около половины ноября). А такъ какъ главнѣйшій продуктъ жизненнаго продовольствія Чувашъ—хлѣбъ, то онъ-то и предлагается при исполненіи обряда въ видѣ пищи — коровая и напитка—пива, что собственно и есть чуклемэ.—Изъ всего этаго видно, заключаетъ г. Золотницкій, что чуклемэ въ сущности—обрядъ шаманскій, но съ мѣстнымъ земледѣльческимъ характеромъ”. Послѣ этого г. Золотницкій описываетъ въ чемъ состоитъ обрядъ чуклемэ.
Изъ объясненія г. Золотницкаго читатель въ правѣ сдѣлать заключеніе, что чукъ и чуклемэ есть собственно просительная и благодарственная (?) жертва изъ хлѣба и пива, но чуклес такъ же означаетъ собственно и жертву изъ животныхъ. Ясно, что въ словахъ почтеннаго составителя чувашскаго Словаря обнаруживается обобщеніе слова чукъ, чуклесъ, чуклемэ съ дѣйствіями или обстановкой, при которой бываетъ чукъ. Слѣдовательно г. Золотницкій не напалъ надлежащимъ образомъ на коренное значеніе слова чукъ.
Есть въ джагатайскомъ языкѣ слово чукъ или чокъ چوك (кир. шукъ شوك) отъ чукмякъ چوكمك опуститься; идти ко дну, и алтайское чöкъ — погрузиться въ воду, стать на колѣни. Чукъ, чукъ! چوك چوك на колѣни, на колѣни (говорится обыкновенно верблюдамъ, и они повинуются)! Словомъ чукъ چوك называлось также колѣнопреклоненіе предъ ханами , во время представленія[17]. Такимъ образомъ намъ представляется, что и чувашское слово чукъ, чуклесъ, чуклемэ не заключаетъ въ себѣ понятія о жертвѣ какой бы то ни-было, а означаетъ простое поклоненіе, или колѣнопреклоненіе. Въ этомъ еще болѣе убѣждаетъ насъ Еврейское слово, отъ котораго происходитъ слово чукъ, употребляющееся въ языкѣ джагатайскомъ, у алтайцевъ и у Чувашъ.
Несомнѣнно слово чукъ происходитъ отъ Еврейскаго шуахъ (шухъ) שׁוח (тоже что шаха שָׁחָה и שׁחַה) и значитъ: опускаться, нагибаться, наклоняться; для заявленія кому покорности (Псал. 45, 12) или благодарности (2 Цар. 16, 4); употребляется также въ смыслѣ—умолять (Исх. 11, 8).
Въ Священномъ Писании слово это часто употребляется о поклоненіи Богу [18] или идолятъ (Второз 8,19).
Такимъ образом словомъ чукъ у Чувашъ слѣдуетъ разумѣть прежде всего вообще молитву съ поклонениіями или колѣнопреклоненіями. Съ этой молитвой, или чукомъ могутъ соединяться жертвы хлѣбныя, или же кровавыя.
Можно бы указать въ чувашскомъ языкѣ и еще нѣсколько словъ, а также подробностей изъ разныхъ чувашскихъ обрядовъ, указывающихъ несомнѣнно вліяніе Еврейства на Чувашъ; но думаемъ и представленнаго достаточно для уясненія значенія и происхожденія нѣкоторыхъ словъ въ чувашскомъ языкѣ и соединенныхъ съ ними понятій.
2) Его же: Особенности чувашскаго языка, зависящія отъ измѣненія ивыпуска согласныхъ гортанпыхъ звуковъ. Казань. 1877 г. ц. 255 к.
3) Его же: Корневой чувашско-русскій Словаръ, сравненный съ языками и нарѣчіями разныхъ народовъ тюркскаго, финскаго и др. племенъ. Казанъ. 1875 г. ц. 2 р.
4) Добролюбовъ Ив. Ал. Ознакомленіе съ фонетикой и формами чувашскаго языка. Казань. 1879 г. ц. 30 к.
5) Н. И. Золотницкаго: Сöлдалыкъ кнеге (т. е. чувашскій календарь) на 1867 г. ц 20 к.
6) Чувашъ кнеге (т. е. Букварь для чувашскихъ дѣтей). Изд. 2. Казань. 1870 г. ц 5 к.
7) Начальное ученіе Православной Христіанской вѣры па чувашскомъ языкѣ. Казань. 1873 г. ц. 15 к.
8) Житіе Св. Святителей Христовыхъ Гурія. Варсонофія и Германа на чувашскомъ языкѣ. Казань. 1874 г. ц. 12 к.
9) Ученіе предъ Св. Крещеніемъ на чувашскомъ языкѣ. Казань. 1876 г. ц. 15 к.
10) Поученіе о ооклоненіи Богу на чувашскомъ языкѣ. Казань-1876 г. ц. 5 к.
15) Чинъ исповѣданія причащати больнаго языкѣ. Казань. 1878 г. ц. 10 к.
16) Пасхальная служба на чувашскомъ языкѣ. Мунъ кунъ келлисемъ. Казань. 1882 г. изд. 2. ц. 15 к.
17) Житія св. апостоловъ Петра и Павла и св. Николая на чувашскомъ языкѣ. Казань. 1879 г. ц. 16 к.
18) Евангеліе отъ Матѳея на чувашскомъ языкѣ. Матѳей сырна Евангеліе. Казань. 1879 г. ц. 30 к.
19) Евангеліе отъ Марка и Луки на чувашскомъ языкѣ. Казань. 1875 г. ц. 25.
20) Евангеліе отъ Іоанна иа чувашскомъ языкѣ. Казаиь. 1880 г. ц. 30 к.
21) Букварь для Чувашъ съ присоединеніемъ русской азбуки, на чувашскомъ языкѣ. Казань. 1880 г. ц. 12 к.
[1] Четыре дня у Череиисъ во время сюрэма. Этнографич. очеркъ С. К. Кузнецова. С. П. Б. 1879 г. стр. 10. 12. 22—25. 28 и особенно 30.
[2] Записки Александры Фуксъ о Чувашахъ и Черемисахъ казан-ской губерніи. Казавь. 1840 г стр. 295.
[3] Четыре дня у Черемисъ вовремя сюрэма. Спб. 1879 г. стр. 35.
[4] Сравн. Евр. раананъ свѣжій, зеленѣющій (о деревѣ) Второз. 12, 2; (о листьяхъ)—Іерем. 17, 8.
[5] Руководство къ Библейской Археологіи К. Ф. Кейля. Кіевъ. 1871 г. Ч. I. стр. 536.
[6] См. Записки А. Фуксъ о Чувашахъ в Черемисахъ казанской губернія. Казань. 1840 г. стр. 243.
[7] Сравн. Матеріалы къ объясненію старой чувашской вѣры, В. Магнитскаго. Казапь. 1381 г. стр 76 — 77. 78 —79. 81. 247.
[8] См. Корневой чувашско-русскій Словарь, Н. Ив. Золотницкаго. Казань. 1878 г. стр. 32. Сравн. Исх 11, 8. Іерем. 22, 7, 46, 23. Суд. 9, 48 я др.
[9] См. Матеріалы къ объясненію старой чувашской вѣры. В. Магнитскаго. Казань. 1881 г. стр. 31 — 37 Записки г-жи Фуксъ о Чувашахъ и Черемисахъ казанской губерніи. Казань. 18 40 г. стр. 18.
[10] Корневой Чувашско-русскій Словарь. Казань. 1875 г. стр. 195.
[11] См. Записки А. Фуксъ о Чувашахъ п Черемисахъ казанской губерніи. Казань. 1810 г. стр. 18 о 193.
[12] См. Корневой Чувашско-русскій Словарь… Казань. 1875 г. стр 69.
[13] Buxtorf de Synag. с. XXI. стр. 459. Изъ этихъ растеній въ древности Евреи строили свои кущи, какъ видно изъ Кн. Лев. XXIII, 40 и Неем. VIII, 15. Нынѣшніе Евреи, особливо живущіе въ нашихъ мѣстахъ, хотя дѣлаютъ кущи уже не изъ пальмовыхъ и финиковыхъ вѣтвей, однакожъ, въ исполненіе древней заповѣди, всѣми мѣрами стараются пріобрѣтать къ этому празднику пукъ изъ сихъ растеній и яблоко. Все это нарочито выписываютъ изъ Италіи; платятъ очень дорого.
[14] Такой обрядъ наблюдается ими въ продолженіе 7-ми дней. Говорятъ, что это обхожденіе вокругъ налоя бываетъ въ воспоминаніе того, что въ древности, когда еще существовалъ храмъ, 7 разъ обходили алтарь съ пальмовыми и ивовыми вѣтьвями. Вuxtorf. De Syng. Jud. с. XXI. стр. 461. См. О Еврейскихъ нраздвикахъ Магистра Іеромонаха Іоасафа. Одесса 1843 г. стр. 46. 47.
[15] См. Записки Ал. Фуксъ о Чувашахъ и Черемисахъ. Казань. 1840 г. стр. 19. 23.
[16] См. Матеріалы къ объясненію старой чувашской вѣры В. К. Магнитскаго. Казань. 1881 г. сур. 61.—Невидимый міръ ио шамаискиыъ воззрѣніямъ Черемисъ, И. И. Золотиицкаго. Казань. 1877 г. стр. 13. 14.
[17] См. Сравнительный словарь турецко-татарскихъ нарѣчій, Лазаря Будагова. Спб. 1868 г. стр. 497.
[18] Текст состоящий из нескольких слов, не пропечатан или испорчен в книге, с которой текст был отсканирован. – VulaCv.
[19] Фрагмент утерян. – VulaCv.
[i] Здѣсь г. Золотницкій дѣлаетъ слѣдующее замѣчаніе: “Замѣчательно въ атомъ отношеніи выраженіе одного миссіонера: “и крещеный Черемисинъ еще покланяется Юмҍа черемисское Юма, Юмо по-русски значитъ: Богъ».
Намъ представляется, что миссіонеръ имѣлъ достаточное основаніе такъ выразиться: извѣстно, что Черемисы, называя Бога словомъ Юмо, далеко не соединяютъ съ этимъ названіемъ истиннаго понятія о божествѣ . Черемисы, поклоняясь Юмѣ, признаютъ многобожіе. Слѣд. они покланяются своему Юмѣ, а не истинному Богу.
[ii] См. Корневой чувашско-русскій словарь, сравненный съ язы-ками в нарѣчіями разн. народовъ тюрскаго. финскаго и др. племенъ. Составл. Н. Ив. Золотницкимъ. Казань. 1873 г. стр. За. О жертвенныхъ приношеніяхъ Чувашъ. Казан Губ. Вѣд. 1873 г. № 100.
[iii] Къ этому же разряду словъ относятся: азамысь знахарка, эс ты, ывыс (увыс) осина, йывысь (усь) дерево, йидэс душка, увыс (вус) воскъ, каврыс ясень, корыс печальникъ, кудес внутренній уголъ, лянгыс ведерко, пус паръ, сонас насморкъ, сырыс ясли, торбось щепа, хись мечъ, хресь крестъ, хыс синій кафтанъ, хысь слѣдъ, чигесь ласточка, чиряс ведерко, шось жесть, шинчас синичка.
[iv] См. Изслѣдованія объ инородцахъ казанской губерніи. Соч. Василія Сбоева. Казань. 1836 г., стр. 36.
[v] Корневой чувашско-русскій Словарь, сравненный съ языками н нарѣчіями разныхъ народовъ тюркскаго, финскаго и др. племенъ. Составленъ И. И. Золотницкимъ. Казань. 1875 г. стр. 17. Приложенія… стр. 165.
[vi] Записки Ал. Фуксъ о Чувашахъ и Черемисахъ казанской губерніи. Казань. 1810 г., стр. 48.
[vii] О способахъ ворожбы йомзей см. «Миссіонеръ» 1879 г. № 30. Картины для Чувашъ. Матеріалы къ объясненію старой чувашской вѣры В. К. Магнитскаго. Казань. 1881 г. стр. 16. 17. Записки Ал. Фуксъ о Чувашахъ и Черемисахъ казанской губерніи. Казань. 1840 г. стр: 98 — 99.
[viii] См. Записки Ал. Фуксъ о Чувашахъ и Черемисахъ. Казань. 1810 г. стр. 21.
[ix] По іудейскому преданію, народъ израильскій избиралъ изъ своей среды особыхъ депутатовъ , которые назывались анше магамадъ—мужи стоянія. Обязанность этихъ мужей состояла въ томъ, чтобы присутствовать, въ качествѣ представителей цѣлаго народа, при всякомъ общественномъ Богослуженіи и возлагать руки на жертвенныхъ животныхъ. Начало возникновенія мужей стоянія относятъ ко временамъ втораго храма іерусалимскаго.
[x] Записки А Фуксъ о Чувашахъ я Черемисахъ… Казань. 1840 г. стр. 21.
[xi] См. обычаи горныхъ Черемисъ И. А. Износкова. Каз. Губ. Вѣд. 1868—69.
[xii] См. Francisci a Mesgnien Meninski Lexici arabico-persico-turcici: Т. 1, стр. 307—308).
[xiii] Изслѣдованія объ инородцахъ Каз. губерніи. Соч. В. Сбоева. Казань. 1856 г. стр. 124—125.
[xiv] Тамъ же, стр. 22. 23.
[xv] Записки Ал. Фуксъ о Чувашахъ и Черемисахъ Каз. Губерніи. Казань. 1840 г. стр. 93.
[xvi] Тамъ же, стр. 96—97.
[xvii] См. Записка.о Чувашахъ п Черемисахъ Ал. Фуксъ. Казань. 1840 г. стр. 141.
[xviii] Корневой чувашско русскій Словарь Н. Ив. Золотницкаго. Казань. 1875 г. стр. 150
[xix] Казанскія Губ. Вѣя. 1875 г. .N8 100.
[xx] О жертвенныхъ првпошеніяхъ Чувашъ. Казан. Губ. Вѣд. 1875 г. № 100
[xxi] См. Корневой чувашско-русскій Словарь, стр. 151.
[xxii] Правда, что у алтайцевъ словомъ ійікъ (يييك) называется животное, посвященное въ жертву, но оно называется такъ въ томъ лишь случаѣ, когда посвятившій животное для жертвы привязываетъ ему на шею красную ленту (см. Словарь Л. Будагова, стр. 387). Слѣдовательно такимъ дѣйствіемъ посвящающій выдѣляетъ животное изъ ряда своихъ домашнихъ животныхъ.
КАЗАНЬ. Типографія Императорскаго Университета. 1882. Отдѣльный оттискъ изъ «Извѣстій по казанской епархіи” за 1882 г. № 6 и 7.
VulaCv: Сканланă çак текстра, хăш пĕр пĕлтерĕшсĕр вак-тĕвек йăнăшсем пулма пултараççĕ. Ивритла çырнисенче вара, шел пулин те, пысăкрах йăнăшсем пулма пултараççĕ, мĕншĕн тесен çак текста вырнаçтарас умĕн ивритла сăмахсене верификацилеме май пулмарĕ.
Вула Чăвашла 
[…] О Вліяніи Еврейства На Чувашъ (Евфимий Малов, 1882). […]
КилĕштересКилĕштерес